Хоум... стрэйндж хоум.

[absoliutiza]

Как обычно, посещения Родного Дома (ТМ) приносят мне целый букет разнообразных переживаний, причём в один день - очень разных, что не перестаёт удивлять.
В этот приезд я вообще города не заметила, что особенно странно, ведь последние раза три, бывая на Малой Родине, я радуюсь именно тому, что вижу свой город. А сейчас как-то всё везде одинаково унылое и коричнево-серое, однообразное. Понимаю, что ноябрь; но это недостаточно уважительная причина... Впрочем, и 17 лет назад, и 23 года назад в ноябре были морозы, и даже сильные, и снег был. А сейчас погоды стоят непредсказанные, всепланетный кризис и прочие неполадки с терморегуляцией. Сегодня плюс семь и ветер.
В принципе, я не об этом. Мысли - точнее, ощущения и удивления, мыслей как таковых пока нет - относятся не к "английскому разговору", а к дневнику как таковому.
Попадая в родные края, я удивляюсь как тому, что там красиво, так и тому, как живёт моя Большая Семья.
Бытовой уровень восприятия проходит достаточно быстро. Приходит удивление: как так можно жить. Без цели и без смысла, по большому счёту. Круша и ломая всё и всех вокруг, кто не поддаётся их пониманию цели и смысла. И обижаясь, и возмущаясь, и негодуя, когда их цели и смыслы остаются неразделёнными. Моя собственная чужеродность имеет два оттенка. Один - жалобный, забившийся в уголок, недоумевающий, как я там вообще выжила, да и как я могла появиться в этом гнезде, кто меня подбросил. Второй - жмущийся от ужасного, трудновыносимого осознания, что они все "как люди", а я урод, урод и урод. Ещё есть достаточно много стыда, особенно несколько последних лет, когда я вижу, что мои попытки летать не удались, а вот это стоячее болотце как было, так и осталось по-своему уравновешенным, я же не выполняю элементарных требований, выдвигаемых данным социумом: не жарю котлеты, не варю борщи, не вожу хороводы вокруг мужа, не делюсь рецептами с подругами-соседками-знакомыми, и вообще "хочу странного", а меж тем дом и вправду недоделан, муж не ухожен, и... и всё как-то не так.
Когда же эти оттенки "выцветающего аромата" бытия поочерёдно сменяют друг друга, им на смену приходит резкое, шипровое отрезвение. Только что мне было стыдно за то и это, и вроде бы не без оснований; только что я смотрела на эти родственные улыбки, слушала пожелания, и очередной раз переживала, что я не член семьи, а не-пойми-кто. И вот - закрылась дверь за очередными гостями. И моя мама, которая перед их приходом разливалась трелью по адресу данной супружеской пары, и предупреждала нас - их нельзя спрашивать о детях, это больное место; а потом млела и таяла от их поздравлений, - моя собственная мама на прощальный вздох папы "Хорошие люди, и лёгкие на подъём, взяли и приехали в гости" берёт и спокойно, с презрительным оттенком в голосе отвечает: а что им быть тяжёлыми на подъём, бездетным-то, никаких забот у них нету.

"Мастер был волшебником, и волшебником недобрым, хотя сам, наверное, и не подозревал об этом. (...) В вестибюле я некоторое время постоял, приходя в себя, глядя через стеклянную стену на металлического Владимира Сергеевича. В конце концов, все это очень не ново. В конце концов, миллионы людей совсем не то, за что они себя выдают. Но этот проклятый парикмахер сделал меня эмпириокритиком. Реальность замаскировалась прекрасными иероглифами. Я больше не верил тому, что вижу в этом городе. Залитая стереопластиком площадь в действительности, наверное, вовсе не была красива. Под изящными очертаниями автомобилей мнились зловещие, уродливые формы. А вон та прекрасная, милая женщина на самом деле, конечно, отвратительная, вонючая гиена, похотливая, тупая хрюшка. Я закрыл глаза и помотал головой. Старый дьявол..."

И я уже не знаю ничего. То, что я сожалела о своём очевидном и неудобном, как выпирающий из-под кровати угол чемодана, "выпадении" из семейных отношений, в момент становится неважным, потому что на самом деле я уже попросту не знаю - не знаю, хочу ли я к этому кругу принадлежать. Потому что я не знаю, какие именно слова говорят обо мне, после всех приветствий, улыбок, объятий и добрых пожеланий. Как обсуждают моего внезапно похудевшего мужа, которого я наверняка не кормлю, раз он такой худенький, а ведь это моя первейшая обязанность. (Господи, а я-то думала, что моя обязанность - быть человеком.) Что говорят о моей безработной, непристроенной ситуации. О моих детях, которых в глаза хвалят и гладят.
И уже ничего не знаю. Кроме того, что принадлежать этому болотцу я всё-таки не хочу, как не хотела раньше, так и не хочу сейчас.
Даже несмотря на то, что город мне нравится.